Эксперимент есть эксперимент (АБС — Град обреченный)

Жизнь персонажей романа (а здесь их несколько) проходит в Городе. Это — совсем разные люди: шутка ли, собраны не только из разных стран, но даже из разных эпох, кто-то выдернут из второй мировой войны, кто-то из революции, кто-то из висельной петли, кто-то пришел по доброй воле, кто-то от скуки, кто-то из идеалистических порывов. Первая глава, где Андрей и его сотоварищи работают «дворниками», по сути, знакомит нас с людьми и с Городом, показывая лишь некоторые из абсурдных его черт, как бы предупреждая — дальше будет еще хуже.

«Эксперимент есть эксперимент!» — этот всеохватный принцип давлеет над Городом, над персонажами. Этот принцип показывает антипонимаемость мира не только для персонажей, принуждая их смиряться с действительностью, но и для читателя, вызывая все большее недоумение и какое-то подсознательное понимание.

Город ползет. Подобно ползучему на рельсах городу Кристофера Приста, этот — тоже медленно переползает с места на место, с севера — на юг, оставляя за собой, как улитка, слизь разрушенных мертвых кварталов. Но если город Приста полз в погоне за оптимумом, то этот город ползет по прямой, прочерченной создателями мира Эксперимента, и на его пути не может возникнуть океан, который остановился бы его движение. Город — это метафора человечества, которое выползает из древних времен, из первобытно-общинного строя каменного века, вползает в долину зиккуратов древнего Шумера, в пустыню пирамид Египта, в в мифические предгорья греческого Олимпа, в суеверье средневековой инквизиции, в крестовые походы и завоевание Америки, в мировые войны, в фашизм, в социализм, в капитализм... Зачем это человечеству? К чему они стремится, чего пытается достичь, оставляя за собой не только разрушенные кварталы древности, но еще и отчетливый кровавый след тех, кого выжали механизмы этого ползучего чудовища?

«Эксперимент есть эксперимент!» — отвечает Наставник, а следом за ним и герой романа, когда один уклад сменяется другим. Одно общество сменяет другое, одна утопия обнажается до антиутопии и тут же на смену ей приходит другая. В отличие от традиционных антиутопий, где вырваться из утопичного общества является желанной целью, в романе ГО показана ничтожность такой цели: выбравшись из одной антиутопии человек тут же попадает в новую. Это уже не отчаянный последний порыв, но непрерывный процесс. Бессмысленны цели, бесцельны попытки, бесконечен процесс... Эксперимент есть эксперимент.

Метафора романа распространяется и на личность героев. Последовательно человек теряет все свои опоры, свои идеалы. После очередного переуклада Андрей чувствует неуверенность, но появляется Наставник и дружески хлопая по плечу говорит: именно так и нужно было поступить, сломать себя, перешагнуть через что-то в себе. Новое общество — и герой обретает какие-то новые ориентиры, новую идеологию, новые точки опоры, но — бац! — смена курса, снова герой в замешательстве, снова ломает себя и снова оказывается прав. Раз за разом, лишаясь своих точек опоры, он все более обнажается. Обнаруживается Достоевская обреченность: ко всему подлец человек привыкает... С потерей идеологии не прекращается жизнь. Но жизнь = эксперимент. Эксперимент есть эксперимент. Жизнь есть жизнь. И герои двигаются дальше.

Действие романа происходит на нескольких уровнях. Уровень общества, уровень отдельного человека. Каждый из персонажей имеет свои начальные ориентиры и для каждого из них Город и эксперимент дают возможность обрести собственное счастье: у китайца Вана — повиновение и единение с миром, у японца Кен Си — самурайская смерть, у Фрица — логичное и понятное общество, у Андрея — какая-то форма борьбы с собой, у Изи — обретение некоей высшей Цели=религии. Еще есть уровень человеческого естества. Кроме всех этих идеальных материй, есть какие-то глупости и несуразности, просто по факту присущие человеку — поэтому жена Андрея б*дь, но он ее любит, а она изменяет и при этом любит его, Фриц — желающий счастья для всех — тут же и приравнен к Гитлеру массовыми казнями, и Андрей в конце стреляет в своего двойника хотя казалось бы, чего уж бояться — дошел до 0-вой точки.

Характерен эпизод с шахматной партией: Андрей играет с Великим комбинатором. Для Андрея комбинатор — это Сталин. Для какого-нибудь конкистадора это был бы Папа, благословивший на крестовый поход, для немца — Гитлер, для христианина — Иисус, и т.д. Комбинатор — это абстрактный Вождь. Андрей играет с комбинатором партию. Мы помним, что по сюжету — комбинатор именно Сталин, для Андрея — этот вождь всеправый, всеблагой и идеальный. Андрей обнаруживает, что играет против комбинатора, и фигуры в партии — знакомые ему люди, родные, близкие, и даже не родные, но люди, обычные, живые. Идет игра, фигуры с доски уходят, как, например, каждый из нас теряет уходящих из жизни родственников — умирает бабушка, гибнет друг в несчастном случае. Все эти трагические случайности — ходы в партии Великого комбинатора. Для Комбинатора люди — фигуры, пешки на пути к ведомой только ему Великой цели. И перед Андреем оказывается выбор: играть вместе с Комбинатором, хоть и на противоположной стороне доски, или играть против, что само по себе уже абсурдно, либо не играть, но самому стать пешкой и позволить, чтобы играли тобой.

Ирония этой игры в том, что погибают все: рано или поздно в этой партии фигур не останется, как бы хорошо ты не играл. Условно говоря, итог партии, какова бы она не была — великая или малая, светлая или не очень, — убить всех («все там будем»). Получается, что комбинатор играет только ради красоты ходов. Тут мы сразу можем перейти на уровень Бога, т.к. в Его партии тоже все погибнут, правда, и новые родятся, но для остроты эта часть метафоры опущена, ибо конкретно тебе от этого будет ни холодно, ни жарко. Твоих — не останется.

В общем и целом, полотно получилось объемное, многослойное, неоднозначное, но, что мне хотелось бы отметить особо, — я вижу в этом романе некий апофеоз всяких утопий, метаутопию. Пройдя до самой 0-вой точки и погибнув, убив самих себя в 0-вом зеркале, герои лишь перешли на следующий круг. Эксперимент есть эксперимент, говорит наставник, и мы понимаем: жизнь продолжается. Роман ГО как антиутопия ставит невероятно высокую планку. Можно сказать, что лучшие из написанных в этом жанре произведений оказываются лишь фрагментом общей мозаики Эксперимента Братьев. Для выхода на следующий уровень необходимо бороться уже с этой новой постановкой: жизнь — антиутопия, Бог — антиутопия. Не знаю, скоро ли появится писатель, способный побороть эту границу, выйти за пределы Эксперимента...

5

Оставить комментарий (будет виден только после проверки)