Сны Уводь-града

Писать рецензию на сборник или, в данном случае, альманах — всегда сложнее, чем на авторскую книгу или подборку. Там — «общаешься» с одним человеком, который, несмотря на всяческие выверты и эксперименты, все-таки solid: единый, цельный. Здесь — все иначе: играешь против разных игроков, может быть, даже команды, и магистра игры — редактора-составителя. Представленный материал может иметь внутреннюю структуру, замысел, композицию, точно подогнанные друг к другу «детали». Может и не иметь: набрались тексты, прошли первичную вычитку и пошли в печать «как есть»: реализовать губернаторскую целевую программу, «освоить» финансирование (чтоб не пропало), выпустить, отчитаться, посетовав на недостатки и дав зарок «уж в следующий-то раз точно...» Конечно, правильно — подходить к альманаху, предполагая, что все «взаправду». Это — правильно. Но это и опасно: синдром поиска глубинного смысла на фоне почти повсеместного обессмысливания всего дает любопытные, но крайне вредные плоды: инфляция смысла растет, прикрываясь сферическими обещаниями в вакууме.

С этих позиций выгоднее оценивать проект в развитии: сравнить первый том и второй, третий. Ухватить вектор движения, нарисовать и проанализировать «кривую» качества, осмысленности, связности. Но в данном случае второй альманах лег в мои руки as is, как случайное и самостоятельное наблюдение, как кусок породы, на основании состава которого необходимо судить: есть жила или нет? Попробуем.

Сразу подкупает оригинальное художественное оформление: лубочный рисунок (ау, царские времена!) с элементами традиционной иллюстрации и фантасмагории, форзацы, содержание и сведения об авторах (и не простых, отметим, авторах), разнообразие содержимого — проза, стихи, эссеистика, интервью. Достойно, сразу вызывает уважение и настраивает на серьезный разговор и, между тем, свежо: не ассоциируется с традиционными литературными альманахами союза писателей, поэтическими сборниками «к юбилею» Пушкина/Бальмонта/Ноздрина. Предварительные сведения откровенны и достаточны: случайный читатель, ищущий историй «про любовь» или стихов о «белой березе», уже сейчас поймет: книга — о другом. И решит для себя: хочет ли он, стоит ли ему читать иное, узнать новое, — или книгу лучше закрыть и поискать на прилавке что-нибудь более привычное. Читатель вроде меня решит: стоит, — и перелистнет страницу.

И прочитает рассказ «Трюк» молодого писателя из Ангарска про мальчика, решившего исчезнуть в зеркале. Рассказ стилистически неровен, но любопытен: здесь можно обнаружить несколько смысловых пластов — от отношений между родственниками в семье и детьми в школе до первобытных инициаций. «Трюк» — испытание взросления, которое придумывает себе всякий обитатель авторского мира, достигший определенного возраста. Трюк позволяет завоевать уважение «соплеменников», быть принятым в «стаю», заявить права на место в жизни. Жестокость испытаний — ночных походов на кладбище, прыжков с пожарной вышки, глотания гитарной струны, полетов на самодельных крыльях — противоположна изнеженности современного человека, привыкшего к комфорту, компьютерам, мобильным телефонам, макдональдсам, безопасности: капризного, скучающего и подсознательно жаждущего острых ощущений. Трюк — это также «шоу», зрелище для толпы, на которое должен согласиться каждый, кто собирается пробивать свою дорогу в современном мире. К сожалению, заявленные темы раскрыты не вполне. Глубинное перерождение персонажа заменено мистикой. Есть лишние персонажи. Поведение родителей вызывает недоверие. История рассказана, но остается вопрос: зачем? Предсказуемость финала не окупается содержанием.

Стихи Андрея Нитченко из Инты выдают поэта, который достиг уровня, когда стихи еще «сложны», но уже «хороши». А в некоторых случаях ему удается добиться и простоты: ...я раньше бы добавил что-то вроде: / свиданье душ, невидимая связь. / На ящик за окном накрошен хлеб. / Клюет синица. Я пишу напротив. / Чтоб не спугнуть — почти не шевелясь.

Прозу Катерины Гашевой из Перми можно охарактеризовать так же: хорошо, но пока сложно. Ее рассказы — поэтические фантасмагории, сменяющие друг друга образы, иногда острые, иногда красивые. И здесь же: к месту или ни к месту употребляемый сленг. Словно во сне появляющиеся и исчезающие персонажи, густая и насыщенная атмосфера — и почти полная невнятность, бессюжетность. Вероятно, в нынешнем стиле автора смешалась не только литературная традиция, но и профессиональное: психотерапевтические сказки, анализ бессознательного, архетипы, однако художественность прозы размывается обилием членов, не подведенных под общий знаменатель — сюжетно-событийный и идейно-композиционный стержень. Так рассказ «Мир» об окончании лета и скором наступлении зимы в заброшенном парке аттракционов (что визуально может напомнить нам такие фантазии как «Зеркальная маска», «Ре-цикл» или «Конец света» Мураками, обнаруживающие, однако, прочный сюжетный фундамент), в безвременье, где обитают фантазии главной героини: ангелы, невидимки, гномы, морские змеи, — не содержит указателей к происхождению, к природе фантасмагории (а разность в именах — Берта, дядя Саша, черепаха Тереза, Света — вообще необъяснима). Рассказ «День памяти» об исчезновении предметов, стертых из воспоминаний живущих людей (мотивы можно найти в «1984» Оруэлла или картине «Вечное сияние чистого разума»), вертится вокруг темы войны — как источника воспоминаний, от которых необходимо избавляться, излечиваться, но, опять-таки, разрешается тем, что главный герой «просыпается» в здании городской библиотеки. Природа же «исцеления» остается неясной, а без этого понять суть происходящего — невозможно.

Стихи ивановского поэта Виктора Ломоскова написаны в разбитной хулиганской манере и выдают умение находить яркие и оригинальные образы (их верный крестослов / теперь уж навсегда / по горизонтали... или ...чувствую, растет костыль / из трепетной подмышки), но отнюдь не филигранное владение языком (били так, как полагается / … / самым грамотным является или ...по полю, в которое брошены злаки... или ...каждым стуком будущее внуку / он, словно лошадь сивую, ковал... и др.) дает привкус пошлости и пустословия. На мой взгляд, стихи Ломоскова — самый слабый материал в альманахе.

С прозой ивановского прозаика Алексея Агапова я уже был знаком, как и с характерными для этого автора провокационными темами, художественными средствами, любовью к мистике и конспирологии. В рассказе «Сталина гидрохлорид» мы находим псевдоисторические фетиши — вещество из спинного мозга Сталина, — двух исполнителей «второго плана» — майора и Виктора (зачем персонажу имя?), совершающих ритуальные действия мрачноватого характера, мистическое перерождение безымянного персонажа («я») в умершего вождя и хоррор. Образ вождя-спасителя («большевика» и коммуниста) противопоставлен христианскому «попу», более похожему на колдуна из «Вия». И тот, и другой гибнут от предательства. И тот, и другой вынуждают мать «обещать» сына Богу или «большевизму». Их сходство не случайно, а мученическая смерть главного героя сближает его с величайшим мучеником Иисусом. Здесь же происходит и своеобразная «тайная вечеря»: «большевистские» фанатики растерзывают своего идола — в этом акте соединяется как благоговейное вожделение, так и мстительный ужас. Плоть же мученика используется в неизвестных корыстных целях силами, которые так и остаются неясны и непоняты. Впрочем, происходящее настолько фантасмагорично, что расшифровать значение в полной мере трудно.

Рассказ Елены Одиноковой «Дюймовочка» — это послеродовые дни женщины с нежеланным ребенком от нежеланного мужчины в палате для «бесплатных» рожениц. Обилие внутренних конфликтов делает и внешнюю жизнь этой женщины невыносимой, окружающие люди являются в действительности или представляются героине мерзкими, и вся череда сопутствующих событий и поступков ведет к не вполне определенному (в отличие от похожего — в картине «Бразилия»), но, в целом, предсказуемому финалу. Многие поступки героини кажутся нелогичными (например, отказ сцеживать молоко), но вполне достоверными, если учесть ее состояние. Рассказ приправлен разговорным матом. Рассказ выдержан в духе времени (см., к примеру, фильм «Тираннозавр») и продолжает традиции Горьковского «На дне». Этот рассказ — наиболее динамичный и простой из представленных в сборнике. Он очень точно показывает образ человека, ощетинившегося на весь мир, вследствие чего мир по закону равнодействия отвечает ему тем же: если в этом состояла задача автора — она справилась с ней блестяще.

Подборку стихов Елены Горшковой из Рязани читать непросто. С одной стороны — мы видим, что автор владеет техникой стихосложения. У автора есть стиль, система образов, «фишечка» в виде отсутствия заглавных букв, точек в конце предложений и вообще знаков препинания (довольно популярная сегодня). С другой стороны, ритм стихов однообразен: «...больше не страшно ходить по белому мху...», «я ожидала такого, когда собирала кружок...», «скоро выйдет из моря зверь состоящий из цифр» и др., а ясности, о чем все-таки стихотворения, нет.

Интересен блок текстов Дениса Осокина из Казани. Первым бросается в глаза отсутствие заглавных букв, что дает непрерывность тексту, который словно течет и течет без структуры, без конца и начала. Это работает на сам текст, который акыноподобен: здесь — перечисление событий, которые по той или другой причине пришли в голову рассказчику.

Позже приходит осознание, что автор пишет магический реализм (здесь к слову вспомнить Сарамаго, который в текстах, изобилующих диалогами, не использует знаки реплик и прямую речь, перепутывая говорящих, и строит абзацы из бесконечных безраздельных предложений). В альманахе представлены три текста автора — история покупки новых ботинок жрецом Капитоном, эссе об ожидании Ольги (ожидание марии — ожидание анны.. — это совсем не то..), которое превращает ожидание абстрактной ольги в полное ритуального магического значения событие-переживание (любопытна ассоциация с песней гр. «Полынья» — «Здравствуй, Ольга»), и очерк с опять же магическим оттенком об окрестностях Казани и сухой реке. Несмотря на значительный объем тексты эти не вызывают раздражения многословностью, они гармоничны.

На этом заканчивается собственно художественный блок альманаха. Отмечу, что лейтмотивом стихов и рассказов альманаха проходит мистическое перерождение-переход между миром реальности и нереальным (сон, болезнь, смерть, зазеркалье). Отчего главной темой альманаха можно считать тему сна или иллюзии. К сожалению граница между художественной и нехудожественной частями слишком заметна, чтобы говорить о единстве сборника.

Очерки и кулинарные эссе Натальи Мизоновой любопытны, написаны хорошим языком в игривом тоне и показывают «выпуклый», достоверный образ рассказчика, окружающих его людей, происходящие события. Стилистически выверенные, они интересны, в первую очередь, исследованием характеров персонажей.

Наконец, статья-интервью Дмитрия Фалеева с художником Олегом Котельниковым может быть интересна знатокам художника, людям, близким к искусству и живописи, но она же в пристальном рассмотрении содержит ряд провокационных реплик и подводит итог всему альманаху: «Я думаю, привези в провинцию признанного мастера-авангардиста — его раскритикуют: мол, и мы так можем...в провинции люди не развиваются, до них многое не доходит... если десять лет подряд людям вдалбливать любую чепуху, люди в конце концов ей поверят. Взять хоть ту же рекламу. Когда она впервые пошла по телевизору, люди ржали, смотрели на этих идиотов и не понимали, зачем они этот бред несут. А теперь к рекламе относятся серьезно...»

Эту статью и, в частности, приведенный фрагмент можно рассматривать двояко: как защитную реакцию с оттенком снобизма, ведь многое, что предлагается сегодня — тексты, картины, музыка — действительно достойно критики. В частности, представленные в альманахе тексты не совершенны. Здесь же мнение значительной части «критиков» заведомо записывается в «провинциальное». Это — поза и она стара, как само искусство. С другой стороны сказанное О. Котельниковым в той или иной мере имеет место в действительности, и доля правды, пусть нелицеприятной, высказана справедливо, обоснованно и своевременно. В любом случае, намек, сделанный Д. Фалеевым тонок, и будем считать это — удачным поводом для того, чтобы остановиться, поразмыслить, взвесить и взглянуть на себя со стороны.

Подводя итог, мне хочется похвалить альманах. Несмотря на то что текстам здесь не помешала бы хорошая редактура, сборник получился крепкий. Он, пожалуй, не уступает недавно закрытому журналу «Полдень», в чем-то даже обыгрывает его, так как не ограничен фантастическим гетто. Как человек, не раз думавший о создании журнала-альманаха на базе ивановского энергоинститута, ивановских вузов совместно или даже межвузовского всероссийского я вижу в «Уводьском водохранилище 2» тот сборник, который представлял себе как продукт этих неначатых проектов. Можно только порадоваться его существованию в том виде, в каком он представлен: совершенству предела нет, значит, есть над чем работать при создании третьего и последующих альманахов.

2

Оставить комментарий (будет виден только после проверки)